– Они узнают завтра утром. Вы зря волновались – у Лалиберте на меня ничего нет. Кроме анонимки. Мы закончим во вторник и улетим в среду.
– Если закончите во вторник, в среду мы не улетим.
– Почему?
– Потому что они предъявят вам обвинение.
– Вам нравится драматизировать, Ретанкур?
– Я наблюдаю. Перед гостиницей стояла машина. Они едут за нами от самого Гатино. Они следят за вами. Филибер Лафранс и Реаль Ладусер.
– Слежка – еще не обвинение. Вы сильно преувеличиваете.
– На листке анонимного письма, которое Лалиберте не хотел вам показывать, были две тонкие черные полоски, в пяти сантиметрах от верхнего края и в одном сантиметре от нижнего.
– Фотокопия?
– Именно. С закрытым сверху и снизу текстом. Наспех сляпанный фотомонтаж. Бумага, шрифт и расположение на листе напоминают формуляры для стажировки. Помните, я занималась этим в Париже? А фраза «Задействован лично» звучит по-квебекски. Это письмо изготовили в ККЖ.
– С какой целью?
– Создать мотив, способный убедить ваше руководство отправить вас сюда. Если бы Лалиберте выдал свои истинные намерения, Брезийон никогда не согласился бы на вашу экстрадицию.
– Экстрадицию? О чем вы, лейтенант? Лалиберте спрашивал, что я делал в ночь на двадцать шестое октября, я это понимаю. Я тоже себя об этом спрашивал. Он спрашивает себя, что я мог делать с Ноэллой, это я тоже понимаю. Я тоже задаю себе вопросы. Но, Ретанкур, я не подозреваемый.
– Сегодня после обеда вы все ушли, оставив слониху Ретанкур дремать на стуле. Помните?
– Получилось неловко, но вы ведь могли пойти с нами.
– Вовсе нет. Я уже превратилась в невидимку, и никто из них не сообразил, что они оставляют меня одну. Одну, в непосредственной близости от зеленой папки. Я могла рискнуть – и рискнула.
– Я не…
– Я сняла фотокопии. Главное в моей сумке.
В полумраке кабины Адамберг посмотрел на своего лейтенанта. Машина опять неслась слишком быстро.
– В отделе вы тоже так пиратствуете по зову интуиции?
– В отделе я работаю телохранителем.
– Сбавьте скорость. Совершенно ни к чему, чтобы нас остановили с той бомбой, которую вы везете в сумке.
– Что да, то да, – признала Ретанкур, отпуская педаль. – Эта чертова автоматическая коробка передач меня просто завораживает.
– Вы вообще увлекающаяся натура. Представляете, какой шум мог подняться, застань вас кто-нибудь у ксерокса?
– А вы представляете, что было бы, не загляни я в досье? В воскресенье в ККЖ никого не было. Я слышала звук ваших голосов и успела бы все положить на место. Я знала, что делала.
– Сомневаюсь.
– Они провели большое расследование. И знают, что вы спали с девушкой.
– От хозяйки квартиры?
– Нет. Но у Ноэллы в сумке был тест на беременность, пипетка с мочой.
– Она была беременна?
– Нет. Тестов, которые дают ответ за три дня, нет в природе, но мужики этого не знают.
– Так зачем же она носила его с собой? Собиралась шантажировать бывшего дружка?
– Она хотела обмануть вас. Возьмите отчет в моей сумке. Синяя папка, кажется, страница десять.
Адамберг открыл сумочку Ретанкур, которая больше походила на вещмешок с инвентарем для выживания: щипцы, веревка, крючки, косметика, тандеры, нож, фонарик, пластиковые пакеты и много чего другого. Он зажег свет и открыл страницу 10: анализ мочи Ноэллы Кордель, вещественное доказательство РРТ 3067. «Наличествуют следы спермы, – прочитал он. – Проведено сравнение с образцом СТЖ 6712, взятым с белья в комнате Жана-Батиста Адамберга. Сравнительный анализ ДНК положительный. Половой партнер установлен».
Под текстом находились две схемы – абсолютно идентичные. Адамберг закрыл папку и погасил свет. Его бы не смутил разговор о сперме, но он был благодарен Ретанкур за то, что позволила ему прочесть это самому.
– Почему Лалиберте ничего не сказал? – тихо спросил он.
– Он забавляется, комиссар. Смотрит, как вы увязаете, и наслаждается. Вы лжете – и множите лжесвидетельства.
– И все-таки, – Адамберг вздохнул, – даже если он знает, что я спал с Ноэллой, установить связь с убийством не может. Это совпадение.
– Вы не любите совпадений.
– Нет.
– И он тоже. Девушку нашли на перевалочной тропе.
Адамберг замер.
– Это невозможно, Ретанкур, – выдохнул он.
– В маленьком прудике, – мягко добавила она. – Может, поедим?
– У меня нет аппетита, – буркнул Адамберг.
– А я проголодалась. Надо подкрепиться – вам, кстати, тоже, иначе сломаетесь.
Ретанкур остановила машину и достала из сумки сэндвичи и яблоки. Адамберг медленно жевал, рассеянно глядя в никуда.
– Даже если, – бормотал он. – И что это доказывает? Ноэлла постоянно торчала на тропе. С утра до вечера. Она сама говорила, что это опасно. Не я один там гулял.
– Вечером – один. И еще голубые, которым Ноэлла Кордель сто лет была не нужна. Полицейские много чего выяснили, в том числе то, что вы бродили по тропе три часа, с половины одиннадцатого до половины второго ночи.
– Я ничего не видел, Ретанкур. Я же говорил вам, что был пьян. Должно быть, шатался туда-сюда. Потом упал и потерял фонарик. Ваш.
Ретанкур вынула из сумки бутылку вина.
– За качество не ручаюсь, – сказала она. – Выпейте.
– Не могу.
– Несколько глотков. Прошу вас.
Растерянный Адамберг подчинился. Ретанкур забрала бутылку и тщательно закупорила ее.
– Они допросили бармена из «Шлюза», – продолжала она, – того самого, которому вы сказали: «Если копы подойдут, я тебя проткну»,