– Именно так, и согласитесь – тут нет ничего сложного. Каждый раз орудие убийства было самым обычным, и притом новым. Совершенно новая вещь в руке у бродяги – это, по-вашему, правдоподобно?
Данглар поглаживал себя по подбородку.
– В случае с Лизой он действовал иначе. Убил девушку вилами, а потом воткнул шило в каждую рану. Та же схема в убийстве номер четыре, там обвинили подростка, и тоже в деревне. Судья, вероятно, рассудил, что следователь начнет выяснять, откуда у подростка новый инструмент, зайдет в тупик и заподозрит инсценировку. Он использовал старое шило и запутал следы.
– Правдоподобно, – признал Данглар.
– Да, но главное – это совпадение в деталях. Тот же человек, то же орудие. Я проверял. Когда судья переехал, я осмотрел каждый сантиметр в его владениях. Все инструменты остались в сарае – кроме вил. Он забрал драгоценную вещь с собой.
– Если все так очевидно, почему правда до сих пор не доказана? За четырнадцать лет вашей охоты?
– По четырем причинам, Данглар. Во-первых – уж простите, – потому, что каждый рассуждал, как вы: разные орудия убийства, разный характер ран, следовательно, убийцы тоже разные. Во-вторых, территориальная разобщенность следователей, отсутствие межрегиональных связей, сами знаете. В-третьих, каждый раз на блюдечке преподносился идеальный убийца. И в-четвертых, помните, каким могущественным человеком был судья, почти неприкосновенным.
– Да, но почему вы не выступили, составив обвинительное заключение?
Адамберг коротко и печально улыбнулся.
– Из-за всеобщего недоверия. Любой судья немедленно узнавал о моей личной заинтересованности, и мои обвинения выглядели навязчивой идеей. Окружающие были убеждены, что я способен на все, лишь бы обелить Рафаэля. Вы поступили бы иначе? Моя теория разбивалась о могущество судьи. Меня никогда не выслушивали до конца. «Признайте раз и навсегда, Адамберг, что эту девушку убил ваш брат. Не зря же он исчез». Я жил под угрозой суда за диффамацию.
– Тупик, – резюмировал Данглар.
– Неужели, капитан? Вы понимаете, что до Лизы судья убил пятерых человек и двоих после нее. Восемь убийств за тридцать четыре года. Это не работа серийного убийцы, а дело всей жизни, целая программа. Я вычислил первые пять преступлений благодаря архивам, но мог найти не все. Потом я шел за ним по пятам и следил за новостями. Фюльжанс знал, что я не смирился. Из-за меня он постоянно убегал, ускользал как змей. Но дело не кончено, Данглар. Фюльжанс вылез из могилы и убил в девятый раз в Шильтигеме. Это его рука, я знаю. Три удара в линию. Я должен съездить туда, проверить замеры, но уверен – длина линии не будет превышать шестнадцати и девяти десятых сантиметра. Шило было новым. Задержанный – бездомный алкоголик, потерявший память. Все сходится.
– И все-таки, – поморщился Данглар, – вместе с Шильтигемом мы имеем серию убийств, растянувшуюся на пятьдесят четыре года. Ничего подобного нет в анналах криминалистики.
– Трезубец – это тоже нечто невиданное. Исчадье ада. Чудовище. Не знаю, как вас убедить. Вы ведь его не знали.
– И все-таки, – повторил Данглар. – Он остановился в восемьдесят третьем и продолжил двадцать лет спустя? Бессмыслица.
– Почему вы решили, что он не убивал все это время?
– Вы сами сказали, что отслеживали события. И двадцать лет было тихо.
– Потому что я остановился в восемьдесят седьмом году. Я преследовал его четырнадцать лет, а не тридцать.
Данглар удивленно поднял голову:
– Почему? Устали? Или на вас оказывали давление?
Адамберг поднялся, походил по комнате, склонив голову к раненой руке, вернулся к столу и наклонился к своему заместителю:
– Потому что в восемьдесят седьмом году он умер.
– Что?
– Умер. Судья Фюльжанс умер шестнадцать лет назад, в Ришелье, в собственном доме. Девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года.
– Господи,вы уверены?
– Разумеется. Я узнал из газет и был на его похоронах. Видел, как гроб опускали в могилу, как земля приняла это чудовище. В тот черный день я утратил надежду оправдать брата. Судья ускользнул от меня навсегда.
Наступила долгая тишина. Данглар не знал, что делать. Он был совершенно ошеломлен и механическим жестом выравнивал стопку папок.
– Давайте, Данглар, выскажите свое предположение. Смелее.
– Шильтигем, – прошептал Данглар.
– Вот именно, Шильтигем. Судья восстал из ада, и у меня снова есть шанс. Понимаете? Мне повезло. И на сей раз я удачу не упущу.
– Если я правильно понял, – осторожно начал Данглар, – у него не было ни ученика, ни сына, ни имитатора?
– Никого. Ни жены, ни детей. Судья – одинокий хищник. Шильтигем – это его рук дело, подражатель тут ни при чем.
Тревога лишила капитана дара речи. Он колебался, но в конце концов решил взять мягкостью.
– Последнее убийство вас подкосило. Это всего лишь ужасное совпадение.
– Нет, Данглар, нет.
– Комиссар, – спокойно произнес Данглар, – судья умер шестнадцать лет назад. Превратился в прах и тлен.
– Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.
– Черт возьми, – вскинулся Данглар, – да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?
– Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.
– Какие «знамения»?
– Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.
Данглар вскочил, придя в ужас.
– Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?